…я освобождался как никогда долго. Мучительно долго. И сладостно.

    Как объяснить?

    Сначала  двигаешься, не веря в дарованное  тебе счастье. И тебя занимает только одно — правильно ли ты всё делаешь? Потом чуть ускоряешься, слегка теряя контроль над собой. И, наконец, доходишь до пика, превращаясь в животное, в отвратительного самца…. И тут  — первый взрыв, от которого мутнеет в глазах. Ты  на доли секунды замер…. А потом конвульсия двинула твоё,  ничем не прикрытое тело,  вперёд ещё раз… И ещё раз… И ещё…

    Когда сейчас об этом рассказываю, да, понимаю,  у кого-то нос наморщится.  Типа, «тьфу, какая гадость…»

   Нет. Нет, ребяты, это —  не гадость. Наоборот — это  прелесть!

 

   … Позволю себе немножко пофилософствовать. Ведь все мы, имея  в виду нас, худшую половину общества, мужиков,  делаем всё, чтобы только достигнуть этого, самого главного, в нашей жизни ритуала.

    Ну, и  что мы  тогда для этого предпринимаем?  Мы петушим свои перья, подстерегаем тёток в лифтах, уходим в офшоры, покупаем «Хаммеры» для себя и алмазы для них…. Продолжать могу этот ряд  много и долго. Хотя, вы  все прекрасно поняли, о чём я.

    Даже президент (не буду говорить, какой страны), тоже шёл к своему президентству, наверняка думая о том, что уж тогда-то у него в этом вопросе проблем (я не про его жену) не будет…

   

   … Люська, кошка моя, зевнула во весь рот и потянулась лапами, сидя на коленях. Мы с ней  давно на телепатическом уровне. Ей, мои все философствования, размышлизмы, явно  не по её кошачьей душе… Ну, а как  ещё её понять,  если она вот так на них откровенно зевает всем своим ртом?   Я то  уже давно понимаю её без слов…. Тьфу, черт — без мурлыканья. А потому, с размышлизмами завязываю. Буду вспоминать дальше.

 

   … я продолжал  двигаться во всём том, что так нежно сжимало меня. Больше. Во всём том, что она приняла  из меня, выстрелянного. И при этом, не обиделась. Даже наоборот — одарила своими соками. И всё это наше вместе  перемешалось, стало каким – то одним, нашим общим. Таким всё мягким, адекватным, нежным… У меня уже  несколько минут как спало напряжение (мужики поймут). Но я не  выходил. Я не хотел выходить. И, хотя, после этой дуэли уже был не боец, всё равно продолжал двигаться тем, что ещё жило во мне.

    Это, именно такое,  случилось впервые в моей  тогда ещё недолгой половой жизни.

     Да, Вероника была для меня не первой женщиной.

     Но она была первой, кто завершила вместе со мной.

     …Мы кричали вместе и драли ногтями  спины друг друга. И прогибали позвоночники так, что они чуть ли не ломались. И переплелись ногами и руками, как медузы. И я, откинув её руку, вплёл свои пальцы

 в её. И застонали мы  вместе, прежде чем закричать. А потом,

в один и тот же вместе момент, да,  закричали вместе.

     Я был полностью после этого опустошён. Но я не хотел и не выходил из неё, чувствуя, что  ко мне снова приходит возбуждение.

     Вероника лежала спиной ко мне (так мы закончили с ней)….

     Эй, вы, там, не ржите! Мы с Вероникой много чего разного крутили между собой. Камасутру знали только по словам, поэтому  выдумывать всякое такое  разное самим приходилось. В итоге пришли к общему решению, что нас устраивает именно эта позиция — когда  подходим к завершению, она ложится на бок,  попой ко мне. Нет, в этом ничего такого нет. И я всегда был далёк от всякой такой непристойности. Мне собственно  не  именно попа  её нужна была. Просто так создала нас —  меня и её природа, что именно таким образом мы могли идеально слиться. И, именно,  в таком положении мы оба  «ловили  изюминку завершения» нашего слияния в одно единое целое…

    …Медленно, очень медленно двигаясь в созданной нами с Вероникой протоплазме, чуть касаясь её упругих, налившихся созрелыми  вишнями холмов, трогая её девственный, еще не обременный родами живот, дотрагиваясь до крепких её бедер и,  слегка означивая пальцами своё присутствие на её самом  главном   —  шёлковых нижних губах, чуть ниже которых был в ней, чувствовал, еще несколько мгновений и снова пойду в атаку!

 

   …Люська, кошка. Морду отверни. Я снова философствовать буду. Ага, ну и урчи тогда  мне в подмышку.

   Я, ребяты, про любовь хочу поговорить.

   Нахально это, конечно. Ведь про любовь столько уже книжек разных понаписано. Стихов там, фильмов разных … Это, конечно, я не про сантехников и садовников немецких. Я про другие фильмы. И наши есть хорошие. И зарубежные. Где руки заламывают. И стреляются. От безутешной любви…

   Могу, наверное, свои мысли, всё-таки, высказать.

   До двадцати лет — никакой любви нет. И просто её быть не может ( в том числе у Ромео и Джульеты, которым было, если не ошибаюсь, до 16). Там, в смысле в этом возрасте, извините за цинизм, просто играл гормон. Не более того.

   После 20… Этот возраст серьёзней. Я про него и рассказываю. Про себя в этом возрасте.  Более грамотно мужики подходят в этом возрасте  к общению с женщинами, исходя из того, что в этом возрасте женщина — от 20 до 30 — умнее и грамотней мужика лет на пять. По уму.  В этом возрасте женщина старается создать семью.

  Я про 30, 40 и дальше говорить не буду… Я про себя 25-летнего. Тогда.

  До Вероники у меня были женщины. Много, мало — не в этом дело. Дело в том, что я их просто не помню. Так. Каждая из них : случай. Эпизод. Не более того. Столкнулись, спарились, разбежались. Чаще, в командировке.

   А вот  с Вероникой, с подачи нашего директора пионерского лагеря «Дынина» ( смотри рассказ «Кошка на коленях. Часть1), у меня как бы вот, любовь произошла. Настоящая. От которой,  я спустя годы, даже и женившись ещё , подушку потом зубами рвал. Потому что понимал, я ничего не могу сделать, чтобы вместе нам быть.

   Сука, наш «Дынин». Зачем он нас свёл?

    Хотя, нет. Спасибо ему. Потому что в нашей… нет, в моей жизни есть теперь  что-то такое, что радует меня  воспоминаниями.

    Те недели, на которые оставил меня начальник лагеря, как обещал, отмазав от конторы, — они  как бы стали медовым для меня и Вероники месяцем. На следующий, и все остальные дни. Я  уже без того, чтобы  с ней не пообщаться, так, скажем, накоротке ( за исключением нескольких женских дней) просто не мог заснуть. Правда.

   Какая-то там "Ннахальность" выскажет, ну и чего, типа — элементарная физиология…

   Физиология, отвечу я этой "Нахальности", это когда готов на всё, что шевелится. А я вот мне тогда, после Вероники, на всё то, что шевелилось, было  как бы с Высокой башни. Не существовало для меня никого, кроме Вероники. (захотите,  прочитаете ту историю, которую расскажу потом…) А что касается моей физиологии, то она уже какую неделю твёрдо вставала только на Веронику.

   Вот и думаю... А может быть, любовь именно  в этом? В том, от чего ханжи морду отворачивают? В том, что ты хочешь женщину, которую давно уже с ног до грудей изучил, но всё равно её хочешь? В сотый, в двухсотый… в десятитысячный раз? И всегда, и все равно, она будет для тебя, как в первый раз?

 

 

 …нет, вот же жопа, Люська, кошка моя.  Поняла, что меня опять занесло и на её зеваки – позёвывания не реагирую, тогда  когтями в колени впилась. Ладно, дрыхни дальше. А я дальше рассказывать буду.

 

—   Всё, Саш, всё… — Вика нежно, ладошкой своей освободила себя от меня и повернулась ко мне лицом.

Я сразу нашёл её губы своими и прижал её к себе.

Вика не сопротивлялась. Она вся приникла ко мне, обхватив руками мою голову….

  …Даже у «Места встречи изменить нельзя» есть последняя серия. И, что ужасно, последняя минута. А дальше — только титры...

  Вероника, наполовину в простыне до спины,  нависла надо мной. Кудряшки её очаровательных волос, кончики их касались моего лица. А некосавшиеся меня, в лучах всходящего солнца, забравшегося в нашу комнату, мраморные её груди с взбухшими розовыми сосками буквально сводили с ума.

   Мне давно сняли повязку с руки. Так, несколько полосок пластыря осталось. Я положил руку на  спину Вике и потянул к себе.

   И почувствовал, что она этого не хочет. Руку тогда  сразу убрал….

   … У  меня была  история. Да и не история даже — эпизод  с Вероникой, за который стыдно до сегодняшнего дня.

   Когда с нами всё это случилось в первый раз, и потом практически я не выходил из той медсанчасти всё предоставленноё нам  шефом время я , как бы это правильнее сказать… обнаглел, что ли?  Вероника мне позволяла всё. И много ещё чего  от себя лично добавляя…. И я вознесся. За что до сих пор себя ненавижу.

   Когда назавтра должен был приехать лагерь – открыться смена, я ввалился (наглый такой) в уже до деталей знакомый  домик.

  Вероника сидела, как всегда в идеально чистом белом халате, что-то заполняла в бланках.

  Я подошёл к ней и, по хозяйски, как уже, вроде своё, обнял, опустив руку сразу на её грудь.

   Вероника взяла мою руку и убрала.

—   Саш, не мешай. Мне к завтрашнему дню нужно подготовиться…

Меня, почему-то это взбесило.
    Меня? Меня ей не нужно? А кого ей нужно? Мужа своего, что ли, пятидесятилетнего? И я снова, грубо уже, положил руку на её грудь,

—   Сашка, сказала же, — попыталась отбросить мою руку Вероника.

Но я вцепился клещом, не отпуская. Мял её упругость, терзал ладонью. А потом  приник к Веронике, дыша ей в шею. И вдруг, почувствовав страшное возбуждение, стал покрывать губами её плечи, уши, затылок. Руки скользнули за халат…

 Вероника сначала ответила собой, потом  откинулась на стуле, отстраняясь от  меня…

—   Сашка, вечером приходи… Мне, правда, сейчас, не до тебя…

А я завёлся… И повёл себя как животное.

    Грубо сорвал её со стула и прижал к себе, давя своими губами её. Она попыталась освободиться от них, но я не давал такой возможности. Языком,  раздвинув их, и им же, языком стал гонять в её рту её язык…

 Моя рука  скользнула под низ халата. И пальцы вовсю начали вспоминать, какие у неё ещё есть губы….

    Веронике, наконец,  удалось чуть отстраниться. Её огромные красивейшие маслины – глазища с ненавистью смотрели на меня.

—   Сашка, ты хоть понимаешь, что делаешь? Я же тебя ненавидеть буду…

Я же уже как  говорил — завёлся.

—   Ну и ненавидь… — прохрипел я.

Помню дальше подхватил её под правое колено и задрал ногу на стол. Нет, этим я не сделал ей больно. Вероника каким-то спортом занималась. Или даже йогой. Она на шпагат элементарно садилась. Что так, что поперёк…

   А я уже распахнул её халат и вцепился зубами в сосок. Мял и ласкал его языком.

   И не стал ничего творить со сниманием трусиков . Думать над этой проблемой надо. Думать тогда в моем состоянии было недосуг. Я просто сдвинул край ткани в сторону и резко вошёл….

   Это не так всё было… Это всё было неправильно. Это я сам всё дурак.

   Да, конечно, Вероника не кричала и не звала на помощь. Это было бы и глупо. Если весь тех.персонал  лагеря давно уже знал, что между нами  что-то есть. Что я ночами не выхожу из этого домика, санчасти…

  И вот тут, представьте, вдруг,  между этим  « что-то есть», Вероника вдруг начинает  кричать: «Помогите, насилуют!» Глупо же, правда?

  А Вероника была не только очень красивой, но и очень умной женщиной. И потому, долго мне сопротивляясь, она вслух не произнесла ни  одного слова.  Да что там, ни одного стона не было…

   Хотя, именно это она тогда и должна была кричать; насилуют!

  А чем же я, иначе, занимался с ней в тот момент?

  Насиловал!

  Да, грубо, нахально имел я тогда Веронику.. Какие ещё там слова, сами подберите… А все они, те слова, которые подберёте, будут констатацией одного: да, насиловал… Озверел как-то…

   А, главное, кого?

  Женщину, которую обожествлял. Которую готов был просто на руках носить…. Да, что там —  которую любил… Я её, эту женщину, НАСИЛОВАЛ…

   Почему там, сверху, с небес, мне какая-нибудь ерунда по мозгам тогда не вдарила, а? Молния какая-нибудь или гром?
 

  Вероника сопротивлялась моей грубости всей своей женственностью. Моему вхождению были выставлены рогатки нежелания, сухости, сжатия нижних губ, а когда все-таки их прошёл — верхние, тогда столкнулся с отторжением и не восприятием себя глубоко внизу.

    …вот  когда женщина тебя  хочет, то  двигатель не испытывает недостатка в масле, и тормоз знает, что хватает тормозной жидкости. А  бывает по-другому: случается, когда этого всего нет…

    Так было в тот раз. Страшная сухость, какие неприятные спазмы у неё, сжатие неприятное, котороё приходилось чуть не штурмом брать… И самоё неприятное — её гримасы на лице. Её лицо меня ненавидело.

   Но мне, повторюсь, было на всё наплевать. Я терзал Веронику, если даже не испытывая полной радости, повернув её под правильный для себя угол, пока не опустошился…. Но, всё-таки,  остался  честным перед ней. Я  отавался в ней до конца,  если  только сама это разрешала. Но в  этот самый эксклюзивный  момент,  потому что слов не было сказано никаких, я выдернул свой шланг и долго поливал из него, наслаждаясь, на тот  цветник, что цвёл передо мной.  Только после этого выпустил Веронику  из своих объятий

   Она села на свою круглую табуретку. Не застегнув и даже не захлопнув своего халата. Чуть передернув плечами, как-то брезгливо (я это сразу увидел на её лице) стала  снимать одноразовыми салфетками  тот автограф, который я оставил на её животике и чуть выше. И какая-то другая была для  меня. Отрешенная  какая-то. Такой за те короткие две недели я её ещё не знал.

—   Вероника, — тронул я её плечо.

—   Убирайся— тихо сказала она

—   Что?

—   Убирайся, ублюдок… Сделай так, чтобы я тебя никогда больше не видела…

 

…Мне потом потребовались несколько недель, уже когда лагерь стал работать. Когда уже детки заполнили бараки. И некоторые нестандартные  действия потребовались, о которых не хочу рассказывать, чтобы вернуть расположение Вероники. Чтобы она вот так, как сейчас  нависла своей мраморной грудью с огромными вишнями в конце их . И приникла  ко мне губами. Я ей жадно  ответил. Она чуть отстранилась.

—   Всё, Саш, всё…— прошептала она.

 Я лежал, балдея, не вникая в то, что она говорит. Всё, так всё — у нас столько ещё дней впереди. Что-то такоё и сказал ей в ответ…

—   Совсем всё, Сашка…— Вероника потёрлась своим лицом о моё. — У нас сегодня последняя ночь…

 До меня, наконец, дошёл смысл сказанного. И дёрнулся под ней, на кушетке.

—   Что? Почему?

—    Не хотела тебе говорить раньше…Татьяну Леонидовну, начальника моего, в Москву отзывают…На её место назначили другого человека.

—   Кого?

—   Игоря…— Вероника чуть помялась. — Моего мужа…

      ….Ну чего ты, Люська, кошка моя дёрнулась? Это же ещё не конец моих приключений в лагере… А, понял, тебе просто пожрать надо. Ладно, сейчас насыплю. А потом, если интересно, расскажу, что дальше было…

Кошка на коленях. Часть 1
Кошка на коленях. Часть 2

Автор: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.